Как заключение обобщим вышеизложенное.
В 1917 году Россия сошла с ума. Нация с гибельным восторгом принялась уничтожать себя. И это нельзя объяснить только порочностью власти или военными тяготами. В 1941 году тяготы были поболе, а власть – куда порочнее, однако инстинкт самосохранения работал, и страна боролась за себя. А в 1917-м инстинкт выключился.
«Белая горячка» была вызвана аллергией на «народ». Крестьяне и рабочие не вписывались ни в какие существовавшие представления о «народе» – ни официозные, ни интеллигентские. С ними случилось озверение. Большевики повели себя адекватно: они стали обращаться с «народом», как с огромным стадом диких зверей. А у белых так не получалось. Они злились на народ, как на взрослых. И тем самым только усугубляли собственную депрессию и отчуждение от большинства.
Белые не были монархистами – во всяком случае, большинство из них в разгар Гражданской войны. Хотя бы потому, что монархическая идея может воплотиться в жизнь только при наличии монарха или хотя бы претендента в таковые, а тут после марта 1917-го было пусто. Но и другой идеи, способной конкурировать с коммунистической идеологией, у них не нашлось.
Парадокс Белого движения в том, что оно формировалось в защиту порядка и преемственности, которых в 1917 году уже не было. Монархия покончила самоубийством. Временное правительство сделало все, чтобы уничтожить себя в глазах общества. Учредительное собрание умело дискредитировали большевики.
Таким образом, белым почти до самого конца их борьбы нечего было противопоставить большевистским идеям. А на одном негативе и «непредрешенчестве» Гражданскую войну не выиграть.
Белым нужен был лидер, способный компенсировать нехватку позитивных идей и формальной легитимности. Лидерскую роль примеряли на себя десятки генералов и полковников, но ни одного Бонапарта среди них не нашлось.
Героев у белых было много. Имелись и умелые полководцы. Иногда говорят, что белые генералы проиграли потому, что у них уровень был не тот – они раньше максимум дивизиями командовали, а то и меньше, а тут пришлось армиями и фронтами. Только ведь у красных командармов и такого опыта не было. Зато были вожди.
Во главе белых стояли люди не преклонных, но вполне зрелых лет. В 1917 году Алексееву стукнуло 60, Каледину – 56, Юденичу – 55, Корнилову – 47, Деникину – 45, Колчаку – 43. Они были еще достаточно крепкими, чтобы водить в бой полки. Но вот приспосабливаться к новой реальности, когда тебе за сорок, трудно.
Наиболее успешные белые лидеры были помоложе. Сравним (возраст на 1917 год): Марков – 39, Врангель – 38, Чернецов – 37, Дроздовский – 36, Каппель – 35, Кутепов – 35, Слащев – 32... Они по большей части не успели выслужить больших чинов, зато и не накопили предрассудков. Вот только наверх их не пускали, пока не «скисли» предыдущие. А когда те сошли со сцены, было уже поздно...
Для сравнения: у большевиков был только один видный лидер, которому было сильно больше сорока – Ленин (47). В 1917-м Троцкому исполнилось 38, Каменеву и Зиновьеву – по 34, Сталину – 38, Дзержинскому – 40, Свердлову и Фрунзе – по 32... Это политики, а среди военных сорокалетних вообще почти не было, даже среди военспецов: Сергей Каменев – 34, Шапошников – 35, Егоров – 34... Я уж молчу про Тухачевского и Уборевича.
Революция и контрреволюция – дело молодых. Тех, у кого чуть-чуть опыта, зато с лихвой драйва, на котором они и выигрывают. В высшем звене белых смена поколений задержалась, поскольку военные карьеры в норме не должны быть слишком быстрыми, а Белое дело – поневоле – оказалось делом только военных. Задержалась, правда, ненадолго, на год-два. Только эти год-два были решающими. В апреле 1918-го назначение Маркова на место погибшего Корнилова могло в корне изменить дело. В марте 1920-го назначение Врангеля на место провалившегося Деникина могло только ненадолго отсрочить гибель.
Казачество было самой трагической ошибкой белых. Генералы и офицеры, решившиеся на сопротивление большевикам, пытались сделать казачьи регионы своей базой. Они знали, что казаки – «опора царя и Отечества», и этим обманулись.
Казаки, разумеется, служили империи – пока та была в силе. И охотно принимали привилегии, даруемые за службу. Но опорой не были никогда. Белые генералы забыли, что во всех русских смутах допетровских времен казачество было чаще за смутьянов, чем за власть. И не знали, что вековая мечта казаков – быть с краю.
Интересно, что это обстоятельство оказалось неприятным сюрпризом не только для Алексеева, но и для Каледина. Атаман никак не ожидал, что «станичники» в критический момент просто пошлют подальше законную власть (да и незаконную тоже). Донской дворянин не знал, что его земляки хотят одного: чтоб над ними никого не было, чтоб их никто не трогал. Это открытие убило Каледина.
Казачий сепаратизм не дал быстро сформировать значительные антибольшевистские силы и мешал консолидации белых в 1918–1919 годах. Когда казаки хлебнули красной власти, они качнулись в сторону белых, но все равно не хотели уходить далеко от своих территорий, подчиняться центральному командованию, вести регулярную войну. Поэтому в самые опасные моменты вместо твердой почвы под ногами у белых оказывалась трясина.
Понятие долга для белых – ключевое. В громадном своем большинстве генералы и офицеры, собравшиеся под триколором против красного знамени, не очень представляли себе, за что именно бьются, но точно знали, против чего. Они хотели спасти страну от анархии, разрушения, «грядущего хама». И брались за оружие, чтобы выполнить свой долг.
Однако чувство долга – штука коварная. Деникин встал на место Корнилова из чувства долга. Колчак разогнал Омское правительство и объявил себя верховным правителем из чувства долга. И оба провалились, хотя намерения имели самые благородные. Из чувства долга застрелились Крымов и Каледин. Из чувства долга Каппель подчинился приказам КОМУЧ и не стал наступать на Москву... Много таких примеров.
С другой стороны, чувство долга вело Алексеева, Корнилова и Деникина, когда они создавали Добрармию. Чувство долга рождало героизм Дроздовского, Маркова, Алмазова, Тимановского и других. Чувство долга дало Врангелю силы совершить последнюю отчаянную попытку спасти Белое дело. Чувство долга делало белых слабыми перед красными. Но оно же позволило сохранить дух и традицию. Однако в Гражданской войне белый идеализм вел к поражению.